Почему мы замыкаемся и сдерживаемся? Из страха, что, если мы отдадим все, ничего не сдерживая, нам будет больше нечего дать. И мы даем, но только отчасти, оставляя наживку на удочке. Мы хотим оставаться загадочными.

Когда вы не позволяете другому войти в свое существо и узнать его тотально, это происходит от страха, что, может быть, если другой узнает вас целиком, он — или она — по­теряет интерес. И какие-то уголки своего существа вы дер­жите закрытыми, чтобы другой оставался в вечном недо­умении: «Что это за уголки? Что еще ты в себе прячешь?..» И другой продолжает исследовать, пытаться, убеждать, со­блазнять... И точно так же себя прячет другой.

За этим стоит некое инстинктивное понимание, что, как только тайное станет явным, все будет кончено. Мы любим тайну, мы любим неизвестное. Когда все известно, нанесе­но на карту и измерено — конец! «Как, больше ничего нет?» Беспокойный ум начинает думать о других женщинах, дру­гих мужчинах. Это происходит с миллионами мужей и жен: они заглянули друг в друга целиком — и всему пришел ко­нец! У другого больше нет души, потому что в нем больше нет тайны, — а душа существует, пока остается тайна. Вот стоящая за этим логика.

Но если вы по-настоящему независимы... если вы цели­ком сдались богу любви — только тогда вы можете цели­ком раскрыться. В самом этом раскрытии вы сливаетесь в одно целое. Когда двое людей раскрываются, их больше не двое. Когда стена рушится, две комнаты становятся одной. И именно это приносит осуществление; именно этого ищут все влюбленные, жаждут все влюбленные, — к этому устрем­лены все их мечты и помыслы. Но по непониманию они мо­гут заблудиться в своих поисках.