Если вы не интегрированы в целое, ни в чем, что вы делаете, не может быть подлинной целостности; сделанное вами будет только собрано искусственно. И результатом этого искусственного соединения будет механическое единство, не органическое единство.

Можно собрать машину — но нельзя таким же образом со­брать цветок; цветок нужно вырастить. Ему свойственно органическое единство, внутреннее единство — в нем есть центр, и центр является первым, за ним следуют лепестки. В механическом единстве сначала являются части, потом це­лое. В органическом единстве первично целое, части вторичны.

Можно писать поэзию, в которой нет ничего поэтиче­ского. Можно написать рассказ без всякого центра — много шума из ничего... сказку дурака, где много ярости и звонких фраз, но смысла нет.

Смысл исходит от человека, поэта; смысл не в поэзии. Если поэта что-то переполняет, его поэзия становится сия­ющей, озаряется светом, и в ней появляется некое тонкое единство. Она пульсирует жизнью, у нее есть сердце, и это сердце бьется... можно услышать биение ее сердца. Тогда поэзия живет и растет, продолжает расти. Она почти как ребенок, которого вы родили, — вы умерли, может быть, но ребенок продолжает расти. Настоящая поэзия продолжает расти, даже когда поэта больше нет. Так продолжают жить Калидас или Шекспир. В поэзии есть нечто органическое; она не просто искусственно сложена из частей.